Отправлено: 07.04.07 21:56. Заголовок: Превратности полной случайностей судьбы или эпизод №1.

Время начала эпизода: утро, 23 июля, 1670 года от Рождества Христова.
Место событий: дорога к форту Катарунк/поселение ирокезов.
Участники эпизода: Робер де Сигоньяк, Тойпурния.

 Отправлено: 07.04.07 23:24. Заголовок: Re:

Ничего не предвещало беды в этот светлый солнечный день, на дороге к форту Катарунк, по которой следовала небольшая процессия, состоящая не более, чем из шести человек, пятеро из которых были вооружены до зубов, тела их прикрывали кирасы, а черепа - шлемы.
Шестым был Сигоньяк. Он качал головой, с жалостью глядя на бедняг, задыхавшихся от жары в своих тяжелых кирасах, и потешался над ними, что необычайно раздражало его сопровождающих.
- Господа, замечаете ли вы одно обстоятельство? Вы мои стражники, а между тем, свободы у вас много меньше, чем у меня. Ваши кирасы, доблестные мои друзья, может и сработаны Бенвенуто, в чем я сомневаюсь, но потеть вы в них будете, как индейцы. Впрочем, те куда умнее вас, они обходятся единственными повязками, как я слышал. Их копья продырявят вашу броню раньше, чем вы вытащите шпаги, друзья мои.
Сигоньяк не более двух дней пробыл в Новом Свете, который с первого взгляда не понравился честному гасконцу, который хоть и привык к южному солнцу, но отказывался получать его в таких неуемных количествах, что за эти два дня он стал таким же краснокожим, как целое племя ирокезов, про коих он успел наслушаться с три короба. На второй день, проведенный им в Америке, Сигоньяк уже подумывал, как ему лишить себя удовольствия впитывать американские солнечные лучи. Но побег был невозможен, поскольку единственным средством был угон корабля, что было бы неосуществимо для Сигоньяка по нескольким причинам, во-первых - он ни черта не смыслил в морском деле, во-вторых - его красноречия никогда бы не хватило на то, чтобы сподвигнуть всю корабельную команду бежать вместе с ним, а третья причина посетила его, как раз во время злополучных размышлений. Эта причина, точнее эти пять причин - были вооруженные солдаты, обеспеченные приказом сопровождать его.
Благо, что ему оставили шпагу.
И вот теперь они шли по залитой солнечными лучами и изрытой конскими копытами дороге, огороженным по обе стороны густыми джунглями. Сигоньяк был привычен к разного рода лишениям, благодаря своей худобе и прикрикивал на тех из своих спутников, которые в противовес ему, были довольно грузными, короткими и каждый час требовали привыла, с единственной, но очень важной для них целью - пополнить их ненасытные желудки.Сигоньяк, как мог, пресекал эти их бесчисленные попытки, поскольку сам хотел как можно скорее попасть в форт, где он хотя бы мог укрыться от лучей палящего солнца, нудных охранников, найти спокойствие, доброе вино, хороший сон и возможность свободно поразмыслить, которая была ему теперь очень необходима.
Он справедливо предполагал, что по прибытии в форт и по прошествии некоторого, не слишком длительного времени, он окажется в Америке в том же положении, что теперь занимают его спутники. Его эта перспектива совсем не прельщала, скорее наоборот - он питал к ней определенную долю презрительного отвращения.
"Как? Потеть в железном панцире, охраняя какого-нибудь незадачливого дворянчика, приканчивать каких-то несчастных индейцев, повинных лишь в том, что они издавно живут на территории, которую теперь подлой части европейцев вздумалось у них отнять и присвоить себе, к своему удовольствию и обогащению? Клянусь смертью Христовой - эта чесь не для меня!" - такие мысли песещали Сигоньяка, а вслед за ними к нему в голову приходили тысячи планов и идей, которые тут же отметались и заменялись новыми. Однако, его постоянно прерывали сетования его сопровождающих на урчащие желудки. Он отмахиваля от них, предаваясь новым размышлениям, ведшим его к покою, одиночеству, тишине, которые он представлял только за тюремной решеткой, через которую падает не более пару лучей уже ненавистного ему солнца, доносится только скрип колеса повозок с улице, да перекличка стражи.
Он был бы не прочь провести там некоторое время, это явно было предпочтительнее, нежели быть гнусным носителем кирасы и мушкета. Но поразмыслив о перспективах тюрьмы, Сигоньяк вспоминал и о ее недостатках - ограничение свободы, неизвестность, вино, щедро разбавленное водой, скудная и плохая пища. Самое опасное было в том, что это сомнительно удовольствие могло затянуться на более долгие сроки, нежели бы ему хотелось.
Посему он снова возвращался к своим планам.
Таким образом, мысли Сигоньяка замыкались в неразрывный круг, берущий начало с жалоб голодных толстяков, ведущих к мысли об благословенном одиночестве тюремной камеры, далее приводящий к какому-нибудь дерзкому плану, запутанное содержание которого ему никогда не удавалось додумать, из-за очередного вздоха и жалобы на грустную песнь страдающих желудков.
Он готовился с раздражением выслушать очередную жалобу, самолично прерывая ход своей изящной мысли, когда из лесу донесся звук первого выстрела.
Прежде, чем пуля угодила ему в грудь, Сигоньяк, со свойственной ему быстротой реакции пригнулся, вернее упал, на землю. Пуля пролетела прямо над его головой и пронзила горло одного из его спутников.
У Сигоньяка свело колени, отчасти из-за падения, отчасти из страха, вызванного внезапным нападением целой орды вооруженных головерезов. Он порой до безрассудства боялся того, что его бесценная жизнь покинет его тело, но это не было слепым страхом - скорее обостренным инстинктом самосохранения. Он был храбрецом, несмотря на это. Поэтому, когда он собрался с мыслями и осознал, что положение крайне безнадежное и не может и речи быть о том, что есть смысл отбиваться - ведь они были на открытом пространстве и их только шестеро - Сигоньяк принял решение.
Бандиты стреляли только с одной стороны, это он с легкостью определил. Он спятался за пузатые трупы своих товарищей, коих стало уже трое. Сообразив, что эти люди убивают только с целью ограбить и их привлекает исключительно золото, а так же, что переговоры с ними вести абсолютно бесполезно, Сигоньяк вытащил свой кошель, разделил на две части и искусно спрятал его в голенища своих сапог. Он вымазался чужой кровью и снял камзол, чтобы грабители не перевернули его тело, с целью обшарить карманы, и не обнаружили отсутствие ранений.
Покончив с притворством, он оценил свои шансы. Они могли быть велики, если бандиты небрежны и ленивы - они только заберут золото и уйдут. Но если им вздумается проверить каждого на наличие признаков жизни, тут ему придется определенно туго.
Когда последний его спутник, пронзенный предательской пулей, упал, окропив лицо Сигоньяка своей кровью, тот заслышал шаги и голоса, вещавшие на французском языке, и затаил дыхание, хотя сердце стучало так, будто собиралось разорвать его грудь и выскочить на свободу.
Сигоньяк все же подавил вздох, полный неподдельной грусти, вызванной тем фактом, что эти несчастные люди доведены до такой крайности, что живут подлым делом - на чужой и враждебной земле убивают своих земляков. Для Сигоньяка, как для гуманиста, это было печально и неприемлимо.
Какой-то особенно грубый бродяга подошел к несчастному. Он обшарил лежащий рядом камзол и, не найдя ни одного су, с раздражением бросил его на землю, не позабыв плюнуть на него.
Сигоньяк собрал все свое самообладание, сжал зубы и кулаки, напрягся, как только мог, но все же не сумел подавить глухой стон, когда железный сапог с силой ударил его в печень и небрежно перевернул на спину.
В глазах потемнело и Сигоньяк уже в полусознательном состоянии услышал, как два глухих выстрела пронзили утренний воздух. Он почувствовал резкую боль в плече и груди, после чего провалился в забытье, так и не успев прочесть молитву, к которой прибегал только в минуты смертельной опасности.

 Отправлено: 15.04.07 08:26. Заголовок: Re:

С первыми лучами солнца Тойпурния была как обычно на ногах, точнее сидела на краю скалы и наблюдала за тем как первые лучи восходящего солнца окрашивают землю в красноватый цвет, как просыпаются птицы, оповещая свой трелью приветствие нового дня, как высоко в небе парят орлы – божественные птицы.
Индейская же девушка воздавала хвалы всемогущему богу Агрескуи, который являлся олицетворением солнца, ирокезы его называли Наш Старший Брат. Его призывали при любой опасности, ему приносили в жертву первые плоды, первую дичь. Он считался также богом войны, обычно перед выступлением в поход ему приносили в жертву собаку, вздёргиваемую на высокий шест, иногда приносились и человеческие жертвы (обычно пленники). Так вот, именно этому своему богу как воин, как ирокез воздавала хвалы Тойпурния.
В это время все в племени знали, что ее тревожить нельзя, потому как нельзя прерывать разговор с богами или духами.
Постепенно солнце поднималось выше и когда показалась уже половина солнечного диска из-за горизонта обряд подошел к концу, теперь предстояло заняться делами земными, а не божественными: предстояла охота на мустангов, точнее их отлов с последующим приручением, так как индейцы никогда не насиловали животных, а после приручения позволяли свободно пастись с их же стадами, а лошади всегда возвращались в племя.
Взяв с собой Медвежий коготь и Свирепого буйвола – двух рослых индейцев, Тойпурния отправилась с ними в то место, где по их расчетам сегодня должен был находиться табун.
Путь пролегал через равнину духов, реку Эулени, дороге по которой изредка проезжали ненавистные бледнолицые в форт Катарунк, а далее через перевал Вейирна.
Индейцы мчались на своих конях, Тойпурния впереди, пока не пришлось резко затормозить, так как показалась на дороге куча валяющихся бледнолицых, точнее тел. Жалости или чего-то подобного Дикий волк, как прозвали Тойпурнию в племени и среди бледнолицых, не имела по той простой причине, что от их рук полегло столько верных и храбрых воинов, столько женщин и детей, которые совершенно были беззащитны перед вооруженными людьми. Тем более среди этой кучи были именно солдаты, презренные шакалы.
Тойпурния легко спрыгнула со своего коня и подошла к труппам. Зачем? Да, скорее всего, чтобы проверить выжил ли кто-нибудь. Зачем? За тем, что пленных можно было принести в жертву богу Агрескуи.
Тут среди солдатов она увидела человека, бледнолицего, который однако был одет не как военный и даже не как большинство жителей Америки, хотя все же знакомо (пару раз Тойпурнии приходилось видеть аристократов). Девушка присела на корточки, возле труппа, как она думала, и легким движением прикоснулась к груди в области сердца, другую руку приподняла в жесте, означавшем, что нужна тишина. Ее сопровождающие сразу же превратились в двух молчаливых гигантов и замерли. Прикрыв глаза, Тойпурния сосредоточилась на ощущения, провела ручкой от сердца к шеи. Человек был жив.
Чтобы не говорили об ирокезах и индейцах вообще, но это были истинные воины, для которых добить слабого, с которым они не сражались, было позором. Бросить? Можно было бы, потому как спасать бледнолицего было сомнительным удовольствием, но в тоже время, почему-то этому захотелось помочь, так твердил внутренний голос, который являлся по мнению индейцев, голосом богов или духа-хранителя и к которому нужно было прислушиваться.
По лицам же индейцев, которые все так же стояли замерев, нельзя было прочитать эмоций, но Тойпурния знала, что будь этот человек не в таком состоянии он бы тот час остался без скальпа.
Девушка подняла глаза к небу и вспомнилось ей, что в форт Катарунк должен был приехать какой-то важный человек из-за океана, которого все ждали. Лежавший перед ней бледнолицый явно был похож не на местно, по меркам бледнолицых.
- Возможно, нам повезло и боги принесли нам дар. Медвежий коготь, Свирепый буйвол, это может быть тот важный человек, которого так ждут бледнолицые, - договаривать не нужно было, так как индейцы сразу оживились и было понятно, что мысль они поняли. Тойпурния же продолжила. – Мы должны взять его и отвезти к Белой Сове, - Белая Сова была матерью Тойпурнии и шаманкой в племени, которая могла практически вернуть с того света человека. Индейцы взяли раненного и водрузили на коня Тойпурнии.
- Вы езжайте дальше, а я вернусь в племя, - произнесла девушка вскочив ловко на коня и, развернув его, поехала в племя вместе с бледнолицым.